Шарлоттсвилль – Вашингтон – Филадельфия – Нью-Йорк - Бостон
В Америку мы попали в ту самую пору, когда с новой силой разгорелась "война памятников" - движение за снос статуй, посвященных конфедератам и прочим личностям, сомнительным с либеральной точки зрения. Первотолчком послужил расстрел девяти чернокожих американцев в южнокаролинской церкви еще летом 2015 года. Именно тогда стали раздаваться призывы более внимательно отслеживать проявления расизма и более тщательно с ним бороться – в том числе, и с различными "приветами из прошлого".
С новой силой разгорелось это движение после прихода к власти Дональда Трампа, иногда принимая черты борьбы против самого президента. А эпицентром борьбы стал провинциально-университетский городок Шарлоттсвилль, штат Вирджиния.
Обвиняемый Джефферсон
В принципе, Шарлоттсвилль - тихое, мирное местечко. Здесь мало что происходило на протяжении всей его истории (а основан он был в 1762 году). Местные шутят, что, когда Бог покарал Америку Гражданской войной, он посмотрел на Шарлоттсвилль, умилился, пустил слезу и отвел от него все беды. Поэтому, хотя вся Вирджиния сильно пострадала в братоубийственной бойне, этот городишко почти не понес потерь. За четыре года войны его зацепил лишь один второстепенный бой…
Сейчас - конец сентября 2017 года, и, кажется, в Шарлоттсвилле тоже тихо. Но это обманчивое спокойствие. Город пронизан напряжением, которое иногда вулканически прорывается наружу - как это было в августе. Тогда Шарлоттсвилль прогремел на всю страну из-за столкновений ультраправых и ультралевых. Первые протестовали против сноса памятника генералу Роберту Ли, главному герою конфедератов. Левые протестовали против этих протестов.
Мирная студенческая жизнь Шарлоттсвилля. Страсти бушуют по ту сторона кампуса. Фото: Е.Ясенов
Злополучный памятник стоит в парке, который сейчас носит имя Освобождения (Emancipation), а раньше назывался - ну да, именем Ли. Власти решили накрыть конный монумент черным полотном, чтобы не оскорблять ничьих чувств – вплоть до окончательного решения его судьбы. Памятник предлагают или ликвидировать вообще, или перенести куда-то поближе к кладбищу, или выставить на торги. Бывший парк Ли - это, в сущности, зеленый квартал, лужайка с монументом посредине (в Америке есть манера называть парком любой зеленый островок). Вокруг лужайки - торговые палатки и прочие подобные сооружения. Это самый центр города. Именно здесь в августе разыгрались страсти, приведшие к гибели одной гражданской женщины и двух полицейских.
Прилегающая улица называется Ист-Джефферсон стрит. В двух кварталах - театр Джефферсона. Вероятно, очень скоро эти и названия будут подкорректированы. Вряд ли их спасет то, что они связаны с основателем Университета Вирджинии, третьим президентом США, главным автором Декларации независимости США Томасом Джефферсоном. Активисты (лучшего слова здесь, увы, не подберешь) акцентируют внимание на том, что Джефферсон был плантатором и рабовладельцем. Составлена петиция, и в ней статуя этого человека перед Ротондой (одно из главных административных зданий кампуса) названа "эмблемой белого превосходства". 13 сентября возле нее состоялся митинг с участием более сотни инициаторов - студентов университета и просто неравнодушных граждан. Они потребовали что-то сделать с металлическим Джефферсоном. А пока суд да дело, накрыли отца-основателя черным брезентом - так сейчас принято поступать с памятниками, не вписывающимися в политический тренд. Правда, чуть позже брезент был снят.
Как нам рассказывали, администрация некоторых факультетов разослала своим студентам письма с предостережениями от участия в подобных акциях. Оно и правда как-то странно - стремление отказаться от памяти о человеке, основавшем университет. Да что там - о человеке, заложившем саму идейную концепцию современной демократии и самих Соединенных Штатов! Но это может показаться абсурдным только тому, кто не потрудился вникнуть в нюансы американской общественной психологии.
Чернобыльский саркофаг
США - страна высочайшего стандарта. Почти все, что касается материальной стороны жизни, здесь лучшее в мире, или одно из лучших. Быть ее гражданином (или, как минимум, обладателем "грин-кард") уже считается удачей, без учета всех прочих обстоятельств. Даже если ты живешь не в самом благополучном месте страны. А таких хватает.
Американская глубинка – это нечто…
По дороге из Шарлоттсвилля в Вашингтон (добрых 110 миль) мы видели немало поселков и деревенек, изрядно потрепанных временем и природой. Показательно, что возле одного из таких домиков был установлен флаг Конфедерации - андреевский крест со звездами.
"Надо быть очень смелым или очень глупым, чтобы так себя обозначить. В большом городе такого теперь не увидишь", - говорит наш попутчик.
В том-то и суть. Люди, населяющие Америку, в массе своей считают ее лучшим местом для проживания. Проблема в том, что Америка для каждого - своя, и многие пытаются переделать ее на свой лад, по мере сил и возможностей. А как иначе - ведь им с пеленок внушают, что здесь от каждого сознательного гражданина зависит будущее страны, и в стороне оставаться нельзя.
В Вашингтоне мы познакомились с Эриком. Он - опытный пиарщик, сейчас, правда, временно не у дел ("Выборы еще не скоро, время жатвы не настало", - шутит он). На прошлогодних президентских выборах работал по заказам демократов. Ситуацию в Америке обрисовал для нас просто и емко.
"Это как у вас саркофаг на Чернобыльской АЭС. Внутри - огромная проблема, но наружу она никогда не выйдет, потому что оболочка сверхпрочная", - говорит пиарщик.
Эрик поясняет свою мысль. По его мнению, в американском обществе существует реальный раскол. И даже не один, а несколько. Самый очевидный и обсуждаемый - между белыми и черными. Но он не единственный и, возможно, даже не главный, потому что большинство белых сознательно культивируют "комплекс вины" и готовы поступиться чем-то своим в пользу черных.
А главный, по версии Эрика - раскол между либералами и консерваторами, причем не на партийном, а на общественном уровне. Именно из этой почвы вырос шарлоттсвилльский конфликт, именно по ней пришел в Белый дом Дональд Трамп - и неудачи его внутренней политики, чреватые разочарованием "простой Америки", расширяют линию разлома.
Еще один глубинный антагонизм - между богатыми и бедными, между теми, кто может пользоваться всеми благами лучшей цивилизации в мире и теми, кто лишь облизывается, глядя на них с расстояния протянутой руки.
Миллионы людей в Америке проводят годы, не имея шансов на качественное улучшение жизни. Виновными они считают, по преимуществу, не себя, а куда более тонкий слой хорошо обеспеченных сограждан - они, мол, создали налаженный механизм недопущения бедных к кормушке.
Еще одна линия разлома - между сторонниками и противниками равенства полов и нетрадиционных ориентаций. Эрик приводит пример - недавно прогремевший в прессе случай, когда в Северной Каролине трансгендерам специальным законом предписали посещать туалет того пола, к которому они относились при рождении, а не того, кем они себя считают теперь.
Инициаторы закона аргументировали свою позицию тем, что "туалетный либерализм" дает дополнительные возможности различным маньякам и насильникам. Эта точка зрения имела достаточно широкую общественную поддержку. Но и оппонентов было множество. В итоге, дошло даже до санкций, которое федеральное правительство намеревалось применить к консервативному штату.
Еще одна линия разлома - между многочисленными латиноамериканцами и теми, кто недоволен их неиссякающим притоком (а среди недовольных - не только белые, но и черные и даже индусы, которые успешнее всех азиатов интегрируются в американскую систему и чувствуют себя здесь увереннее прочих пришлых).
"А старые и молодые? А Запад и Восток? А города и провинция? Америка вся поражена такими антагонизмами, и все они – поле для электоральной игры. В итоге, трещины углубляются. Иногда кажется, только надави на них - и Америка развалится. Но, конечно, это не так. Америка - слишком большой бизнес, чтобы рассыпаться по воле какого-то случая. На самом деле, присмотришься - и сразу видишь, что все антагонизмы легко контролируются. И усеянное трещинами общество, как броней, покрыто общими интересами. Это скрепляет всю конструкцию. Ведь никому, кроме совсем уж оголтелых, не интересен крах такой системы. Да, все хотят жить лучше. Но никто не хочет жить хуже. Поэтому реально, Америке как государству ничего не грозит. Никогда степень недовольства внутри этой системы не достигнет критической массы, способной разорвать оболочку", - заключает Эрик.
Радужный мир
Вообще, разговоры на подобные темы в Соединенных Штатах поддерживают неохотно. Иногда даже кажется, что опасаются - хотя, вроде бы, с чего?
Люди, как правило, общительные, готовы подхватить любой разговор. Но чувствуются некие рамки, за пределы которых не выходят. Глупо было бы пытаться найти объяснение этому, исходя из нашего опыта. Но сам факт существования каких-то неписанных тематических табу очевиден.
Правда, иногда эти рамки преступают по врожденной откровенности или наивности. Эрик сделал это, потому что пиарщикам вообще сам черт не брат. Других столь же словоохотливых мы не нашли.
В Филадельфии, в центре для туристов у Колокола Свободы - самой знаменитой достопримечательности города - заводим разговор с молоденькой девушкой. Она поставлена здесь, чтобы отвечать на самые разные вопросы гостей. На бэйджике у нее имя - "Роберта". Узнав, что гости из Украины, разражается лучезарной улыбкой, начинает говорить приятные слова о нашей стране и особенно - о людях, у нас живущих.
Откуда-то она знает о том, что происходит на Донбассе. Знает, естественно, в своей вариации, довольно абстрактной. Пытаемся добавить ей конкретики.
Она морщит лобик, честно пытаясь понять. Экстраполирует ситуацию на знакомые ей реалии:
- Это что, примерно, как если бы Мэриленд захотел выйти из состава США?
Сказала - и осеклась. Глаза ее наполняются ужасом, как будто перед ней появился Король Ночи. Перспектива нарушения единства страны кажется ей страшной.
Да и не только ей. Американцы любят и ценят свое единство. Это удивительным образом сочетается с гордостью за малую родину. Каждый отчаянно любит свой штат, свой город, свой дом. Каждый ценит эту самобытность и готов отстаивать ее изо всех сил. Жить в единой Америке, но быть непохожим ни на кого в ней - как-то это единство противоположностей работает…
Самобытность бьет в глаза, стоит лишь пересечь границу какого-то штата. Она - в самых разных плоскостях, от номерных автомобильных знаков до традиций и законов.
Например, в Пенсильвании вы после 18:00 уже не сможете купить никакого спиртного. Нигде. Даже, если, как в нашем случае, речь шла всего лишь о пинте пива. Хочешь пить - умей вертеться, втискивайся в местное прокрустово ложе. Запасайся заранее.
Или переезжай в другой штат.
В соседней Вирджинии, например, алкоголь продают до полуночи. Это уже гораздо приятнее. Хотя тоже очень строго. Пришел хоть на минуту позже полуночи - не продадут ни капли, хоть тремя депутатскими удостоверениями маши.
Или, например, оружие. В разных штатах его приобретение, хранение и применение регламентируют совершенно по-разному. При этом, нормальный американец, как правило, может купить себе "ствол" в любом штате. Изначально, в это был заложен известный гражданский пафос: мол, в случае войны каждый мужчина уже вооружен и может встать на защиту своего очага. Сейчас так уже никто не рассуждает, но оружие по-прежнему доступно каждому. Ограничения есть, но они в основном касаются лиц с темным криминальным прошлым.
Каждый штат - отдельный мир. Они сливаются в странную радугу, образуя то, что мы понимаем как "США". Подавляющее большинство населения страны хочет сохранить такое положение. Многие не замечают, как увлекаются и в битве за индивидуальность начинают воевать против милого их сердцу единства. А может, и замечают, но не видят в этом противоречия.
Национальная американская идентичность проделывает с формальной логикой удивительные, непостижимые для нас фокусы.
Одиночество Манхэттена
Нигде так остро не ощущается "американский разлом", как в Нью-Йорке. Собственно, это заложено в его структуре. Есть Манхэттен - пространство, четко очерченное со всех сторон водными границами (Гудзон, Ист-Ривер, Гарлем-Ривер). Есть все остальное - Бронкс, Куинз, Бруклин, окраины, лишенные блеска "столицы мира". Разница - еще больше, чем между небом и землей.
В Бруклине, уже на подходе к Брайтон-бич (ну, как не съездить в Брайтон-бич?), мы встретили соотечественника, бывшего киевлянина. Лет ему уже немало, в Нью-Йорк он переселился с Оболони три года назад. Причины для переезда были сугубо личные - как говорится, ничего общественного. Он не из того планктона, который оседает на Брайтоне в родной русскоязычной взвеси, демонстративно не желая интегрироваться в настоящую Америку.
Наш собеседник неплохо владеет английским, он ехал в Нью-Йорк на готовую работу. Тем не менее, только сейчас, три года спустя он с семьей (жена и сын) начинает выходить на средний уровень достатка - тот, при котором уже можно не чувствовать себя лузером, уже можно понимать, что за океан перебрался не зря.
К "новеньким" здесь относятся вполне благожелательно и всегда готовы помочь как минимум советом. По какой-то загадочной причине, большинство эмигрантов надеется не на тяжкий труд, а на регулярную раздачу малины, непонятно кем проплаченную. Лишь постепенно приходит осознание: рассчитывать можно только на себя.
Америка свободная страна, она дает тебе выбор. Не хочешь напрягаться? Дело твое, но тогда и рассчитывать не на что. А если ждешь, что Америка даст тебе мечту - напрягаться обязательно.
И делать это придется постоянно. В итоге, получишь мечту. А с ней - довесок: новую цель и новые обязательства. Тот, кто останавливается на полпути, думая, что уже получил достаточно, тоже переходит в лузеры.
Нам рассказали историю одной семейной пары из Днепра, которая выиграла "грин-кард" в лотерею (есть такая официальная забава под патронатом американского правительства). Перед этим муж уже почти получил специальность капитана дальнего плавания - но тут, понимаете, такой подарок судьбы! Разве можно от него отказаться? В общем, семья уезжает в Америку, поселяется в пригороде Сан-Франциско. Разумеется, капитанские амбиции мужа никого здесь не интересуют, и его предыдущее образование значения не имеет. Через многие мытарства он, наконец, получает работу тестера в одной софтверной компании.
Для приезжих в возрасте 40+ - одна из самых очевидных перспектив нерабочей занятости. Примириться с тем, что он не капитан, земляк все равно не может - но кусок хлеба имеет. Жилье скромное, в простой многоквартирной пятиэтажке - но это не днепровская "хрущевка", а пригород Сан-Франциско. Что с ним будет лет через пять, он не представляет, но главное - закрепиться. Детям будет явно лучше. Это повторяется, как мантра: "Детям будет лучше".
Потому и мыслей о возвращении нет.
В машине нашего нью-йоркского знакомого едем по одной из центральных улиц Бруклина -Флэтбуш-авеню. Сказать, что это Нью-Йорк, невозможно. Стандартная американская провинция, местами - вообще что-то неотличимое от родных городских ландшафтов. Манхэттен - это особый мир, он и выглядит инопланетно. Но разве там живут? Туда приезжают работать и развлекаться. Живут в Бруклине, Бронксе, Квинсе.
Манхэттенская магия завораживает туристов. А вот настоящих нью-йоркцев она, скорее, раздражает. Это раздражение не активное - оно похоже на отчуждение. На чувство непричастности к празднику.
Большинство, однако, понимает, что Манхэттен - часть их жизни, кормящая мать, место, где генерируются деньги Америки, где происходит все, что создает американский миф. Так что Манхэттен одновременно и отчуждает, и приобщает. Опять диалектика…
Инкубатор элиты
Для того, чтобы пощупать американскую мечту руками, нужно приехать в Бостон, а точнее в Кембридж. Это бостонский пригород, где расквартированы два главных вуза страны -Гарвардский университет и МТИ (Массачусетский технологический институт). Здесь выращивают элиту страны.
Воскресным утром в Кембридже тихо. Звенит вдали колокол, рапортующий о начале утренней службы. Туристов на улицах гораздо больше, чем студентов - на Гарвард и МТИ интересно посмотреть даже китайцам. Заинтересованно шелестя, они вливаются на университетскую территорию через старинные кирпичные ворота, в тени которых легко можно себе представить какого-нибудь Эдгара По. Студенческий городок - это зеленая территория с красными аккуратными кирпичными домиками, белками и разноцветными стульями на лужайках. Группы экскурсантов, слушая профессорского вида гида, смотрят на окна и стены, за которыми кипят мозги Америки.
Территория Гарварда принимает экскурсантов. Китайцам тоже интересно посмотреть на место, где подрастает элита Америки. Фото: Е.Ясенов
Тот, кто попал в эти стены, может считать, что жизнь удалась. Конечно, всякое бывает. Иногда Гарвард и МТИ исторгают из себя уникальных раздолбаев, которые умудряются профукать даже такой беспроигрышный стартовый капитал. Но все-таки, раздолбаев - ничтожное меньшинство. Как правило, выпускник двух бостонских вузов автоматически становится винтиком того, что советская пропаганда называла "американским истеблишментом".
И работает, не покладая извилин, на ту систему, которая дала ему лучшее образование в стране. И, конечно, получает за эту работу соответственно.
Когда мой новый вашингтонский друг Эрик говорил об "оболочке саркофага", он имел в виду и это, в том числе. Соединенные Штаты Америки - страна удивительно прочная, при том количестве глубинных трещин, которыми покрыто ее тело. Американцам есть что терять, и они это понимают.
Ни за какие сказки они не станут сознательно расширять трещины. А если кто-то и попробует это сделать, сработает защитный механизм. Та самая оболочка, о которой речь.
Государственная система в Америке очень прочна. Силовые структуры безусловный авторитет. Когда сталкиваешься с американской системой - то ли в виде офицера-таможенника, то ли в лице дорожного полицейского, то ли в формате государственного чиновника - сразу чувствуешь холод и мощь государственной машины.
Ну, а когда смотришь на битву ультралевых и ультраправых в Шарлоттсвилле, действительно, может показаться, что Америка – на грани гражданской войны. Но это, если смотреть издалека.
